В 1939 году окончил Мединститут в Казани.
Август–октябрь 1939 года - служба в эвакогоспитале (г. Чита) для раненых на Халхин-Голе — военврач III ранга.
Июль – октябрь 1941 года - 118 отдельный медико-санитарный батальон 94 стрелковой дивизии 36 армии Забайкальского военного округа на границе с Маньчжурией — начальник эвакоотделения.
Октябрь 1941 - март 1943 года - 35 отдельный танковый батальон 36 армии Забайкальского военного округа — военврач.
Март 1943 - ноябрь 1945 года - 7 отдельный медэскадрон 59 кавалерийской дивизии 36 армии Забайкальского военного округа — командир приёмно-сортировочного отделения; 8 августа – 3 сентября 1945 года - участие в войне с Японией.
Ноябрь 1945 – март 1946 года - медико-санитарный батальон 293 отдельной дивизии Забайкальского военного округа — ординатор хирургического отделения в\ч 24252; командировка в Китай (город Хайлар) для лечения советских военнослужащих от кожно-венерических заболеваний.
Март 1946 – сентябрь 1947 года - хирург в 381-м лагере японских военнопленных.
Сентябрь 1947 – декабрь 1947 года - начальник медпункта 519 отдельного рабочего батальона по репатриации японских военнопленных.
Декабрь 1947 – февраль 1951 года - служба в Группе Советских оккупационных войск в Германии. 35 стрелковый полк 1-й механизированной дивизии 1-й механармии - командир медико-санитарной роты по декабрь 1950 года, затем - врач в 596 легко артиллерийском полку 172 отдельной легко артиллерийской бригады 2-й мехармии.
1951– август 1952 года - 10 прожекторный полк (Китай, Корея) - начальник медпункта.
С 1952 года - радиотехнический полк (Посёлок Сокол, аэродром у Дядьково) - старший врач полка.
В апреле 1951 года наконец-то я получил замену. Прощай, Германия! Получил назначение в Московский военный округ ПВО. Многие офицеры мне завидовали. Еду в Берлин. Отправляю багаж скорой скоростью, а сам беру билет на экспресс.
Вот город Брест. Прохожу таможенный осмотр. В этот раз меня проверяют тщательно, шарят по всем чемоданам, но у меня всё дозволенное. Иду в банк. Там проводят расчёт, выдают деньги. Ресторан. Снова поезд. Утром в Москве. Там беру билет до Кубинки. Являюсь в штаб прожекторной дивизии к начальнику сан. службы майору Трубленкову. Знакомимся. Он берёт мои документы, чтобы оформить их в штабе. Идём к нему на квартиру. Я беру бутылку, кое-что из закуски, и у него на квартире окончательно знакомимся. Еду до станции Балабаново. В пяти километрах от неё находится 10-й прожекторный полк, куда и являюсь. Знакомлюсь с командиром полка Беленко и начальником штаба. Затем иду в медпункт, где представляюсь старшему врачу майору Бугуславскому. Принимаю должность начальника медпункта. Квартир для офицеров в части нет, большинство живёт на частных квартирах и по «углам». Мне тоже нашли «угол» у одной хозяйки на станции Балабаново.
Перестраиваю работу медпункта по своему усмотрению. Работы мало. Начальник аптеки — Стешенко Пётр Петрович, фельдшер Бабарыкин, санинструкторы. Полк состоит из двух батальонов, одной прожекторной роты и других подразделений.
Я обращаюсь к начальнику медслужбы с рапортом, в котором прошу меня, как прибывшего из Германии, заменить другим врачом. Он идёт с моим рапортом в особый отдел, в отдел кадров. Но везде отказывают, оставляют меня как давно проверенного.
Пришлось готовиться к поездке. Проводим осмотр личного состава, делаем всем прививки.
В июне полк погрузился на станции Балабаново в три эшелона. В первом эшелоне старший врач Бугуславский, во втором я, в третьем Стешенко с аптекой. В каждом эшелоне по одному вагону для офицерского состава с проводницей. Солдаты и сержанты с техникой или в приспособленных для людей вагонах. Нам дают зелёную улицу по всей железной дороге. Киров, Свердловск, Новосибирск…
В Иркутске эшелоны задержались для санобработки: баня, смена белья, заготовка продуктов в дорогу. Затем Улан-Удэ, Могзон, Чита и на маньчжурской ветке станции Борзя, Отпор. Пограничники на границе с Маньчжурией только пересчитали личный состав и проверили документы. На станции Маньчжурия снова баня и смена белья. Наше обмундирование забирают, а нас одевают в китайскую форму — френч защитного цвета, брюки навыпуск, фуражка в виде панамы, ботинки. Так нас сделали китайскими добровольцами.
Снова в путь по КВЖД: Хайлар, Богету, Лунцзян, Аньда, Харбин, Чаньчунь, Шэньян. Последняя остановка в Аньдуне. Здесь наши эшелоны разгружаются. Уже перед Харбином мы узнали, что будем воевать в Корее. В газетах писали о бомбёжках, больших потерях в корейских и китайских войсках.
Один наш солдат решил сохранить жизнь, он сунул стопу между буферами вагонов. При торможении поезда его ступня стала лепёшкой. Оказали ему первую помощь, а в Харбине сдали в китайский военный госпиталь, где солдату ампутировали ногу, а самого выслали в СССР.
В самом городе Аньдуне нам отвели трёхэтажное большое здание, для всех подразделений штаба. На третьем этаже - штаб, командный пункт, комната для офицеров, на втором - медпункт, аптека, жилые помещения для офицеров, на первом - кухня, столовая, складские помещения. Так я в третий раз оказался в Китае.
Все службы разворачивают свои рабочие места, в том числе и мы, медики. Вся наша боевая техника была временно сконцентрирована около вокзала. Знакомимся с городом. Недалеко от нас расположен русский военный госпиталь, занимает несколько зданий. Раненых туда и на самом деле поступает из Кореи много. В 18 км от города расположен наш аэродром с нашими самолётами и лётчиками, как нашими, так и китайскими. Авиадивизией, которая ведет боевые действия, командует трижды Герой Советского Союза Кожедуб. В городе много частных магазинов, мастерских. Рикши с велосипедами и тележками. Грязные увеселительные заведения, бары. Есть и государственные магазины, столовые, рестораны.
Мост через широкую, с быстрым течением реку Нуньцзян, которая отделяет Китай от Кореи, разрушен только с корейской стороны до середины реки. Китайская сторона моста цела. Через несколько дней мост частично восстановили, чтобы колёса могли проходить по настилу из двух досок. Если машина чуть-чуть отклонялась, то она сваливалась с 30–40 метровой высоты в реку. Нашу технику пришлось перевозить по этому мосту в Корею только очень опытным водителям.
Так полк оказался дислоцированным в Корее. Оба батальона разместили свои точки в глубине территории.
Штаб первого батальона майора Кочетова расположился в 3–4 км от города Синьджу в двух деревянных домах, построенных в больших и глубоких котлованах, крыши домов были вровень с землёй, между домами узкие проходы. В 200 метрах от нас стоял отдельный домик, в нём жил кореец, который помогал японцам, теперь стал помогать нам.
Второй батальон был развёрнут в 40–60 км от первого батальона, вглубь Корее.
Отдельная прожекторная рота капитана Сокова была развёрнута в верховьях реки для охраны электростанции. Наш медпункт остался в Аньдуне.
Сначала работа у прожектористов не клеилась, - не было опыта. Американские самолёты летали над Кореей ежедневно, как истребители, так и бомбардировщики. Над территорией Китая они появлялись редко. Часто мы наблюдали ночные полёты бомбардировщиков Б-52 у Аньдуня, они иногда освещались нашими прожектористами. Наши лётчики сначала ночью не вылетали, потом стали вылетать, но безуспешно. В первое время наши зенитные батареи не «доставали» самолёты противника, так как они летали на высоте 10–12 км. Но потом прибыли более дальнобойные «сотки».
Через 2–3 месяца и у нас стали появляться раненые и убитые. Американская тактика тогда сводилась к налётам, эшелонизированным по высоте. На высоте 10–12 км летят Б-52, а на бреющем полёте другие самолёты. И как только прожектор поймает в луч высоколетящий самолёт, низколетящие открывают массированный пулемётный огонь по прожекторной точке и поражают личный состав и технику.
После первого налёта старший врач Бугуславский съездил за ранеными и сразу отвёз их в госпиталь. В последующие налёты противника, связанные с потерями личного состава, выезжал я на санитарной машине.
Помню такой случай. Однажды ночью на одной прожекторной точке оказалось четыре раненых. Их надо было срочно эвакуировать в госпиталь. Во второй половине дня стали собираться. Чуть свет мы с санинструктором выехали на машине. Проехав мост, решили дальше ехать кратчайшим путём. Впереди была речка шириной 20–30 м, неглубокая, но быстрая. Стояли уже морозы, мы проверили лёд, и он нам показался крепким. Но на середине реки задние колёса проломили лёд и сели на грунт. Надо было 10–15 м проламывать лёд до берега, для нас троих это было делом длительным. Чтò мы ни делали, машина буксовала. Шофёр сбегал в ближайшее селение, и скоро пришло около 20 корейцев с топорами, ломами, верёвками. Они работали дружно, энергично. Через час мы поехали дальше. Надо сказать, что корейцы вообще к нам относились очень хорошо. Приехали на позицию, где нас уже ждали с нетерпением. Один солдат с осколочным сквозным ранением груди, пневмоторакс. Другой с ранением голени с повреждением обоих костей. Два других с лёгкими ранениями мягких тканей. После оказания первой врачебной помощи, уколов уложили двоих на носилки и поехали обратно. До госпиталя добрались быстро. Там нас уже ждали, был готов операционный стол.
Второй случай. Командование второго батальона решило провести общее комсомольское собрание и стало собирать комсомольцев из различных точек, далеко расположенных друг от друга. Собрание провели и стали развозить людей по точкам на грузовых машинах. Одна машина, в которой ехало 14 солдат и сержантов, на повороте в горах пошла под откос (плохо сработали тормоза) и перевернулась. В результате два убитых и восемь раненых. Мне приказали выехать, всё выяснить, оказать помощь и забрать всех в госпиталь. Мне выделили для этого грузовую машину с запасными брезентами для больных и двумя матрасами. Мы выехали около 11-ти, в солнечный, яркий, безветренный день. Ехать нужно было около 40 км за реку. Когда мы выехали на ровную местность, из-за горы показался американский самолёт. Мы не ожидали его нападения и преспокойно ехали дальше со скоростью 50–60 км в час. Вдруг перед нами на дороге стали появляться всплески пыли. Обстреляв нас, самолёт промчался, но стал разворачиваться. Мы увеличили скорость, доехали до ближайших деревьев и бросились в кювет. Самолёт снова обстрелял машину. Мы лежали и наблюдали за ним, впереди и сзади было открытое место. Когда самолёт улетел за сопки, мы вышли к машине и проверили её. Только две пули пробили брезент и пол машины в конце кузова. Добравшись до точки, мы расспросили, как было дело. Узнали, что часть раненых в корейской больнице. Убитые на точке. Машину уже вытащили, и после ремонта она войдёт в строй. Побывали на месте аварии. Двух убитых уложили на дно кузова, накрыли их брезентом. Положили сверху матрасы, а на них раненых. Приехав в корейскую больницу, увидели своих раненых. Два были в очень тяжёлом состоянии и не транспортабельны, их оставили в больнице. Четырёх раненых погрузили на матрасы, двое сели по бокам. До госпиталя доехали нормально. Сдали раненых. Они даже не знали, что под ними были два трупа их товарищей. Всех погибших и умерших в Корее солдат увозили в Китай и хоронили там на русском кладбище.
При выезде офицеров в город или в другие населённые пункты к каждому офицеру прикреплялся китаец, который должен был охранять сопровождаемого и финансировать его расходы на питание, дорогу, гостиницу. Я ездил в Пекин и другие города, и у меня тоже был такой «охранник», мы звали его Тунжа. Он ходил даже около туалета, когда я бывал там. Это была моя тень. В гостиницах они жили отдельно, но постоянно следили за нами. В столовых и ресторанах можно заказывать всё, что хочешь, - он будет платить (но не за водку и вино - это за свой счёт). Нам объяснили, что такая охрана из-за того, что были случаи исчезновения офицеров (убийство или вывоз за границу).
Однажды, проснувшись утром, мы были очень удивлены, - масса китайцев ходят по двору, улицам с вёдрами, вениками, хлопушками, чем-то смазанными, бьют кого-то и опускают веник или хлопушку в ведро. По наружным стенам зданий установлены длинные лестницы, на них тоже китайцы с хлопушками и вениками. Оказалось, что ночью откуда-то появилось много насекомых, которые облепили здания, дворы, улицы. Вот китайцы их и уничтожали. Говорили, что ночью прилетели самолёты и сбросили насекомых на город, что началась бактериологическая война. Среди личного состава китайской армии, населения стали проводить прививки против чумы, холеры, брюшного тифа и т.д. Всем китайцам выдали карточки, в которых отмечалось, когда и какие сделаны прививки. Перед базаром, кино и в других местах массового посещения стояли китайские медработники с повязками и пропускали только тех, у кого были отметки обо всех прививках. Если у кого-то не было отметки, то ему тут же делали недостающие и пропускали. Наши все были привиты в Союзе, но был усилен санконтроль за водоснабжением, питанием, гигиеной личного состава. Была ли это действительно бактериологическая война? Не уверен, так как не знаю ни одного случая заболевания ни у нас, ни у китайцев.
У солдат и офицеров полка стали появляться желудочно-кишечные заболевания — боли в животе, тошнота, поносы или неустойчивый стул, даже симптомы аппендицита у лиц, как живущих в Корее, так и в Китае. Я хорошо владел микроскопом и стал исследовать кал всех поступающих в медпункт. Надо мною смеялись: нечего, мол, ему делать, так он в говне роется. Оказалось, не зря: у 75 % больных я обнаружил аскаридоз. В СССР этого не было. Понятно, что к заражению приводит пища. Но какая?! Наблюдения и расспросы показали, что все любили есть китайские земляные орехи. В том числе и я. Орехи только немного подсушивали на солнце. При выращивании этих орехов китайцы удобряют их своими же испражнениями, только их разводят в воде. Я взял 1 кг этих орехов, промыл в дистиллированной воде, затем воду отстоял, отцентрифуговал и в осадке под микроскопом увидел массу яиц аскарид. Так я нашёл причину заражения личного состава. Доложил командиру полка Беленко, который часто заходил в санчасть. Рассказал и показал яйца аскарид под микроскопом. Был издан приказ, запрещающий употреблять эти орехи без их предварительного прокаливания в жаровнях. Стали проводить беседы среди личного состава, обследовать всех, начиная с командира и меня (у нас тоже были глисты), проводить дегельминтизацию.
Мы с начальником аптеки Стешенко покупали в городе сразу 20 бутылок водки «Жемчуг» (ящик), ставили в аптеку и иногда перед обедом, а на ужин обязательно пили по 100 граммов. В офицерских столовых питание было хорошее, разнообразное. Наши солдаты питались в своих столовых и тоже хорошо.
Китайская кухня была своя, она употребляла мясо один-два раза в неделю, а так всё рис. Мы наблюдали, что делали китайцы со свиньями перед тем, как их резать. Это было ужасное зрелище. Свинью связывали и валили, лежачую начинали бить палками сначала с одной стороны, потом с другой. Били до тех пор, пока она не переставала визжать. Мы спрашивали, зачем они так делают. Нам отвечали, что при этом кровь хорошо используется, так как пропитывает жир и мясо становится вкуснее. Свиньи в Китае почему-то в большинстве своём имеют чёрную щетину.
Нам приходилось ходить по городу, посещать как частные, так и государственные магазины и мастерские. Мы покупали шёлк, шерсть, обувь, заказывали костюмы. На базарах также всего было много, в том числе и продуктов. Я купил немного золота (50 граммов) в виде полуфабриката (колец) для коронок.
В магазинах было много советской литературы, как политической, так и художественной, научной. Я купил полные собрания сочинений Ленина, Сталина, Горького, Гоголя, Островского и др. книги. Взял в аптеке ящик, все книги уложил в него и забил.
Чтобы упаковывать всё покупаемое, я купил четыре кожаных чемодана: два больших и два средних.
Мне приходилось ездить на наш советский аэродром для получения медикаментов.
Когда я получал медикаменты в медпункте на аэродроме, мне рассказывали разные случаи из жизни наших лётчиков. Их возили в Аньдунь за покупками на автобусе. Они получали по 18 миллионов юаней, а китайские лётчики по 3. Последние обижались: почему так, ведь им надо содержать свои семьи, летают они одинаково, к тому же русские лётчики у себя в Союзе тоже получают деньги для своих семей. На это им отвечали, что гостей и защитников обижать нельзя.
Однажды один лётчик отстал от автобуса, а надо было обязательно прибыть в срок. Он подозвал рикшу с велосипедом, посадил рикшу в коляску, а сам сел на велосипед и повёз рикшу на аэродром. Там он стал давать рикше деньги, тот отказывался, но, в конце концов, взял. Дело в том, что нам было категорически запрещено ездить в колясках рикш, груз возить разрешалось.
Правительством (и тоже категорически) было запрещено подниматься в воздух трижды Герою Советского Союза Кожедубу. Но однажды он не вытерпел, поднялся. Неизвестно как, но американцы сразу об этом узнали, и за ним началась охота, хотели его сбить. Еле-еле его защитили, и он благополучно вернулся на свой аэродром.
На территорию Кореи падали как американские, так и наши самолёты. Многие лётчики спасались на парашютах. Рассказывали, что американские лётчики легко сдавались в плен даже простым корейцам. Я видел пленных американских лётчиков. Многие лётчики гибли - и американские, и наши, и китайские. Все они выполняли свой воинский долг перед пославшей их туда страной.
За время моей службы в этом полку за год только один офицер заразился от корейки сифилисом, он ещё имел пансинусит, был холостой. Ему провели курс лечения в госпитале и отправили в Союз. Случаи гонореи были очень редкие. На территории полка был развернут и болгарский госпиталь, но мы им не пользовались, хотя с медиками встречались. Этот госпиталь в основном обслуживал китайских и корейских раненых.
Один старший лейтенант из нашего второго батальона ехал на машине с прожектором. Посадил на машину корейцев. Не справился с управлением. Машина опрокинулась, прожектор был разбит, один кореец погиб. Этот лейтенант попал под суд и был осуждён.
Когда на наших прожекторных точках стали увеличиваться потери, а врачебная помощь задерживалась из-за дальности, меня перевели в Корею в штаб первого батальона с командиром Кочетковым, чтобы я мог оперативно оказывать помощь раненым на всех точках. Снабдили медикаментами и инструментами. Выделили в штабе угол для работы, а спать можно было в офицерской комнате. Работы было мало. Стал читать художественную литературу, наблюдать за работой штаба и пищеблока.
Над нашим штабом почти каждый день в одно и то же время пролетал американский самолёт-разведчик на низкой высоте. Наша позиция была хорошо замаскирована сеткой и ничем не выдавала себя. Но однажды повар задержался с обедом, дым кухни привлёк внимание лётчика и он решил обстрелять этот объект из пулемёта. В это время повар и я были у кухни. Когда начался обстрел, тут уж не до шуток. Я инстинктивно кинулся под стол — как-никак 40 мм, а повар как-то быстро подлез головой и частью туловища под котёл со вторым блюдом, где ещё были горячие угли. Но всё обошлось благополучно, пули легли метров за 30–50 от нас. По-видимому, дым сносило ветром в эту сторону. Посмеялись мы друг над другом, а у повара ожог пальцев 1-й степени.
В нашем полку был русский кореец, он был переводчиком при общении с корейцами (его даже просили принять гражданство Кореи), он окончил институт в Ташкенте. Мы с ним ходили в корейские деревни. Иногда там нас угощали, даже чем-то мясным, но чем? — не узнаешь. Так же, как в Китае, в Корее ели собачье мясо, делали из него пельмени. Наблюдая их жизнь, я делал вывод, что она очень похожа на китайскую. Может быть, немного лучше. Если в Китае мужчины и женщины ходят больше в тёмно-синих и чёрных одеждах, то корейцы, как правило, предпочитают белую одежду.
Местность в Корее, по которой я ездил и ходил, не радовала глаз. Много камней, скал, валунов, гальки, мало растительности, горы, сопки. Только в долинах бывают хорошие места.
Одна наша прожекторная точка стояла на возвышенности горного хребта. Однажды ночью она ослепила своим светом американский самолёт, вылетевший из-за горы. Ослеплённый лётчик стал разворачиваться, маневрировать, Но его долго держали уже несколько лучей. При маневрировании самолёт потерял высоту, врезался в сопку и разбился. Лётчик погиб. Офицеры и солдаты, обнаружившие и ослепившие этот самолёт, были все награждены. Пропеллер этого самолёта привезли в штаб полка и хранили как реликвию. Думаю, привезли его и в Советский Союз.
Когда американцы разведали местонахождение наших прожекторных и артиллерийских точек, то стали их обходить. Поэтому в полку организовали кочующую точку совместно с артдивизионом. Сначала они работали несколько дней в одном месте, потом переезжали в другое.
Находясь в Корее, мы получали газеты из Советского Союза, хотя и с опозданием на несколько дней. Мы их с жадностью читали. Однажды я был удивлён опровержением ТАСС. Администрация Белого дома, газеты и радио США трубили, что в Корее находятся советские войска. Советское правительство опровергало это и категорически заявляло, что в Корее советских войск нет.* Так что нашим газетам и заявлениям правительства не всегда можно верить. Информация иногда бывала неполная и извращённая.
------------
* А может, и в правду, «не было», ведь наши войска были «китайскими добровольцами» (с именами, как шутил отец, Ли Си Цын, Ни Ку Лин и др.).
В августе 1952 года я вдруг получил приказ срочно явиться в штаб полка. Явился, докладываю старшему врачу полка, а тот ничего не знает и удивляется. Командир полка Беленко объяснил, что получено отношение из Москвы, — чтобы меня срочно отправить в отдел кадров медсануправления, в Москву. Даёт мне три дня на сборы, сдачу должности, расчёты со всеми службами. Получаю денежное содержание, а это около трёх миллионов юаней. Хожу по магазинам и покупаю разное барахло, упаковываю чемоданы. Договариваюсь с начальником аптеки Стешенко, чтобы он привёз ящик с книгами в Советский Союз, а потом отправил его по присланному мной адресу. Мы уже знали, что полк в 1953 году вернётся в Союз, так как война должна была закончиться перемирием.
Командир полка вешает мне на грудь китайскую медаль и вручает удостоверение на неё, подписанное самим Мао Цзэдуном. От полка передаёт подарок — кожаный портфель. Мне приказывают взять с собой солдата, переболевшего энцефалитом и потерявшего память. Даже дома, куда его потом отвезли, он не узнал ни мать, ни отца. Для обслуживания больного и в помощь мне выделяют двух солдат.
Задолго до отъезда я заказал себе гражданский синий костюм, купил шляпу, ботинки, зонт в виде трости. Всё это я надел на себя при отъезде. Китайскую форму сдал на склад. Моя военная полевая форма осталась на станции Маньчжурия, где у нас забрали нашу военную форму и выдали одежду китайских добровольцев. Сопровождающие меня солдаты на этой станции сдали китайскую форму и получили советскую.
У меня было много барахла, больше, чем положено по норме. Поэтому до переезда границы я договорился с солдатами, чтобы они взяли по чемодану и прошли таможенный осмотр. Я рассказал им, что лежит в каждом чемодане, а у них своих вещей было мало. Таможенный осмотр проходил медленно. До отхода поезда на Москву оставалось около 40 минут. Нужно было оформить документы, получить советские деньги, купить билеты и по ним сдать багаж до Москвы скорой скоростью. Вот билеты куплены. Остаётся 10 минут до отхода поезда, а ещё надо подготовить багаж для отправки — зашить, прицепить бирку, на ней написать адрес. Нужно отправить три места, а в багажном отделении много народа, крики, шум. Понятно, что мы не успеем сдать багаж. Тогда я решаюсь на крайнюю меру: пишу на бумажке, чтобы мой багаж отправили по адресу: Москва, Казанский вокзал, до востребования, а предварительно его зашили, написали бирку и сдали на следующий поезд. Отдаю одному работнику багажного отделения эту бумажку и 100 рублей.
Вот так и поехали в Москву.
Конечно, я очень волновался: деньги-то взяли, но отправят ли?! А вдруг заберут себе весь багаж? Свидетелей нет, да и поеду ли я в такую даль, чтобы искать свои вещи? Но кончилось всё хорошо. Багаж дошёл до Москвы в целости. Приехали на станцию Кубинка. Являюсь к начальнику штаба дивизии, вручаю документы, передаю больного и двух солдат, получаю новое командировочное удостоверение в Москву, в отдел кадров Московского военного округа. Захожу к дивизионному врачу. Долго с ним посидели. Я многое ему рассказал о работе в Китае и Корее.
Еду в село Балабаново, иду к хозяйке, у которой остались мои вещи — сундук и два чемодана. Упаковываю их, отвожу на станцию и отправляю туда же: Москва, Казанский вокзал, до востребования.
Когда я уезжал из Кореи и Китая, все офицеры очень просили меня заехать в военный городок около Балабанова и в село около него, посетить семьи офицеров. Являюсь в городок к жене начальника политотдела. Она сразу же организовала сбор всех жён офицеров, накормила меня, поднесла водки. Когда все собрались, я некоторым отдал письма, стал рассказывать, как живут их мужья, где они находятся, кто что делает, даже о том, кто что купил. Отвечал на их вопросы, которых было очень много.
Когда большинство ушло, я стал собираться к себе на квартиру, чтобы утром уехать в Москву. Мне предъявили претензии, почему я расшифровал их фотографии, посланные мужьям в полк в 1952 году.
А было так.
Офицеры, в основном большие начальники, получили фото своих жён, сфотографированных за новогодним столом во время встречи 1952 года. В письме они все писали, что собрались одни женщины, восемь человек. Стол был снят не полностью, но около стола было видно 12 стульев, а на столе 12 приборов. В углу фото около ножки стола были видны сапоги, их хозяин в кадр не попал. Когда офицеры полка показали мне это фото, я посмеялся над ними, мол, ваши жёны справляли Новый год не одни, а на вечере были и мужчины. То есть «расшифровал» фото, показав сапоги да ещё и приукрасив, что на краю фото видны околышки двух фуражек (на фото были видны какие-то полоски на стене около вешалки). Мужья, конечно, написали об этом своим жёнам. Я стал виновником этого разоблачения. На самом деле на вечере были мужчины, об этом мне сказала одна из жён.
Переночевал в селе Балабанове у своей хозяйки, попрощался с ней и расплатился за хранение вещей и приёме меня, а рано утром выехал в Москву.
Пока я разыскал отдел кадров по адресу, пока мне оформляли пропуск, стало уже 12 часов дня. Приняли меня очень хорошо, мне объяснили, почему меня так срочно отозвали из Кореи.
Оказывается, Тося написала письмо на имя И.В. Сталина, что она жена офицера, живёт без мужа более 10 лет с 1941 по 1951 год, так как его направляют туда, где служат без жён, и он всегда выполняет какие-то спецзадания. И попросила восстановить семью. В результате меня отозвали из Кореи. В отделе кадров мне предложили три места службы: под Свердловском, Саратов и Ярославль. Я согласился на должность старшего врача полка в Ярославле.
Полк только начал формироваться на базе существующего радиотехнического батальона.
На другой день снова являюсь в штаб, получаю документы и еду на Казанский вокзал. Там узнаю, что мои три чемодана со станции Маньчжурия прибыли. Я переадресовываю их на вокзал Ярославля до востребования. Так неожиданно закончилась для меня война в Корее*.
--------------
* Подробности того, как это произошло, можно узнать из рассказа моей мамы «Письмо Сталину», опубликованного в её книге «Строки памяти» (СПб, «Мозаика НК», 2012),138 с., ил. (Тираж 50 экз.)
Аннотация:
Воспоминания автора о своей жизни — детстве (родилась в 1916 году), учёбе в школе, рабфаке и Казанском мединституте, работе врачом в годы войны в Забайкалье и о послевоенной жизни в Ульяновске, а затем в Ярославле.
Война застала нашу семью в Бурят-Монголии, где в 1940 году у нас родился сын. Мужа Сергея сразу призвали в армию, а я с сыном осталась работать в больнице за всех врачей.
После окончания войны Серёжу переводили из одной войсковой части в другую, и нам пришлось три раза ездить из Забайкалья в Поволжье и обратно. С 1948 года мы с сыном стали жить в Ульяновске, где я работала врачом в госпитале инвалидов Отечественной войны. А Сергей находился в Германии, приезжал к нам только в отпуск. В 1950 году родилась дочь Ирина. Вскоре началась война в Корее, и Серёжа оказался там…
Однажды мне приснился сон. Я с мужем попала в зону затопления, кругом вода, мы стоим на небольшой кочке, мои ноги сползают, боюсь утонуть. Серёжа меня поддержал, крепко прижал к себе. Проснулась и рассказала маме о сне. Она говорит: «Вы должны быть вместе. Он скоро вернётся к семье».
А моя мама, Дарья Ивановна, в военное время, уже в возрасте, начала гадать на картах, и её предсказания во многих случаях были верны. И живя с нами в Ульяновске, она по картам предсказала, что Серёжа вернётся к семье и мы будем вместе долгие годы.
Мама ходила за молоком для Ирины к одной женщине, которая расспрашивала маму обо всём. Мама ей рассказала обо мне всё подробно.
Эта женщина (даже не знаю, как её зовут) попросила, чтобы я к ней пришла сама.
Она жила на краю города у Волги в своём доме. В прошлом она была партийной активисткой. Она очень сочувствовала мне, что так несправедливо и долго мы в разлуке с мужем. Ведь уже семь лет, как кончилась война, муж не возвращается из армии, и я живу одна с двумя детьми. Она настоятельно советовала мне написать письмо Сталину, он, мол, прикажет вернуть мужа к семье.
Сначала я не решалась, но потом всё же отправила заказное письмо по адресу: Москва, Кремль, И.В. Сталину. В письме сообщила о том, когда и в каких войсковых частях служил муж, что сейчас он находится в Корее, что мы в разлуке уже 11 лет, что двое детей растут без отца. И просила вернуть отца к детям и сохранить семью. Подписалась так ― жена майора медслужбы врач А.Э. Сермус.
Отправила я письмо в августе 1952 года. И чуть ли не через 10 дней получила от Серёжи телеграмму: «Еду Москву», а вскоре и другую: «Получил назначение Ярославль Приеду отпуск».
И действительно, 20-го сентября он приехал к нам. Я была на работе. Он вошёл в комнату, когда дети обедали. Сын повис у него на шее, дочка закричала: «Папа! Папа!» У няни даже слёзы потекли (пишу с её слов). Сын ушёл в школу (он учился во вторую смену), а Серёжа с Ирой пошёл ко мне в госпиталь. Встали у окна моего кабинета лечебной физкультуры, Ира показывает пальчиком на окно:
— Мама там — гопи!
Я увидела их в окно.
Госпиталь и городской парк рядом с ним находятся на очень красивом месте, так называемом Новом Венце. Весь берег Волги в цветочных клумбах. На площади установлен памятник Ленину, который виден даже с пароходов. Увидев их, я сразу побежала на выход, сообщив врачам, что приехал муж и стоит с дочкой у сада. Все были рады за меня…
В разговоре с Серёжей выяснилось, что он не знал, по какой причине его отозвала Москва по прямому проводу. Для всех его сослуживцев война в Корее продолжалась, а его командировали в Москву для сопровождения на родину тяжелобольного солдата.
По приезде в Москву он пошёл в отдел кадров Министерства обороны (по Московскому округу). Одет он был в гражданскую одежду, по-китайски. В отделе кадров его приняли очень доброжелательно и спросили, где он желал бы продолжать службу. Он выбрал Ярославль, куда и был назначен старшим врачом полка ПВО. Тут же командиру полка было дано указание оформить ему отпуск и обеспечить квартирой.
Серёжа прибыл в Ярославль, переоделся в военную форму, получил отпускные документы и выехал за нами. Вот так в течение одного месяца изменилась наша судьба. Сбылись карточные предсказания моей мамы Дарьи Ивановны, и мой сон оказался вещим.
Награды Сергея Тимофеевича Никулина (из его книги «Vita et viae военврача»):
30.03.1946. Медаль за победу над Японией.
06.11.1948. Медаль «XXX лет Советской армии и флота»
10.08.1952. Медаль советского специалиста.
23.08.1952. Благодарность Сталина. Приказ № 372.
29.07.1955. Медаль за боевые заслуги. № 233935.
21.06.1958. Медаль «40 лет Вооружённых сил СССР».
18.05.1959. Медаль за безупречную службу II степени.
22.02.1962. Медаль за безупречную службу I степени.
хх.хх.1970. Медаль «25 лет Победы в ВОВ».
24.06.1975. Медаль «XXX лет Победы в ВОВ 1941–1945.
27.10.1978. Медаль «60 лет Вооружённых сил СССР».
11.03. 1985. Орден Отечественной войны II степени. № 49185337
14.01.1986. Медаль «40 лет Победы в ВОВ». № 977017
Материал подготовлен А.М. Крыловой и А.В, Серовым.